Весной 1945 года небо над Бухарестом было ослепительно синим. Волны дурманящего запаха цветущих акаций носились в разогретом от полуденного зноя воздухе. Возле эшелона, груженного военной техникой, у прицепных вагонов было не протолкнуться. Босоногие оборванные цыганята шныряли в толпе людей. Молодые цыганки, стоя возле вагонов, переговаривались между собой, поглядывая на военных, столпившихся в тамбуре.

— А позолоти ручку, солдатик, — ​обратилась одна из них к синеглазому офицеру с орденами на груди. — ​Всю правду тебе скажу — ​не пожалеешь.

— Позолотил бы, да нечем, — ​улыбнулся молодой человек и подмигнул своим товарищам. Полбуханки черного хлеба молниеносно растворилась в налетевшей стайке цыганят.

— Жить будешь долго-долго, пока не надоест. До ста лет доживешь! — ​кричала вдогонку отходящему поезду цыганка.

— Постараюсь!.. Живы будем — ​не помрем! — ​неслись в ответ веселые молодые голоса. Поезд медленно набирал скорость. Кто-то из толпы бросил в открытые двери вагона букет весенних цветов, второй, третий… К ногам советских воинов-освободителей падали и падали цветы. В Румынии праздновали освобождение.

Петр Петрович Шабалкин долго смотрит в окно. Евпаторийское весеннее небо синее, ясное, высокое — ​почти такое же, какое было в тот памятный день. Воспоминания, словно майский ливень, нахлынули в душу, мысленно перенося его в незабываемую победную весну.

Жители освобожденной Румынии с радостью встречали победителей. На столе, накрытом в честь юбиляра, помимо нехитрой солдатской закуски, горками красуется первая черешня, стоят бочонки с домашним вином — ​дары благодарных жителей освобожденной земли. Товарищи поздравляют гвардии старшего лейтенанта Шабалкина с 25-летием, но первый тост — ​за Победу, второй — ​поминальный, за погибших друзей. Война еще не закончилась. Впереди — ​тяжелые кровопролитные бои за город Будапешт. Потом будут Белград, София… Долгожданная победа встретит его в Чехословакии, вдали от родимых мест.

А вот еще один памятный день: уже после окончания военных действий Петр Шабалкин и несколько его товарищей по Ленинградскому фронту едут в Берлин к поверженному Рейхстагу. Светит яркое солнце. Город в руинах. Кое-где еще дымятся развалины домов. Забравшись на купол здания вместе с одним из своих друзей-офицеров, гвардии капитан Петр Шабалкин оставляет надпись углем на крестовинах крепления развевающегося над Рейхстагом Знамени Победы: «Ленинград — ​Берлин. Мы победили!» И рядом — ​подписи освободителей…

Версты, версты, сотни и тысячи километров пройденных дорог, выжженная земля, останки городов и деревень, могилы товарищей, оставленные позади… Для молодого лейтенанта, выпускника-отличника Ленинградского училища связи, командира 398-го отдельного радиодивизиона особого назначения Петра Шабалкина война с фашистской Германией не была тогда неожиданностью. О готовящемся нападении им, разведчикам ГРУ Страны Советов, было доложено в Генштаб еще задолго до начала военных действий. Но еще до этого ему довелось участвовать в военных событиях 1939 года в Финляндии. Здесь впервые столкнулся он лицом к лицу с массовой гибелью людей, кровью, страданиями и смертью. За каждым оставленным жителями домом в финских деревнях, куда вступали советские войска, поджидала засада. Финские автоматчики-снайперы (кукушки), замаскировавшись на верхушках сосен, методически обстреливали колонны наших войск, двигающихся по дорогам. Чудом удалось тогда разведчику избежать смерти: после неудавшейся попытки развернуть пеленгатор в 115 км от границы у штаба дивизии (условия местности не позволяли) начальнику радиопункта дивизиона особого назначения лейтенанту Шабалкину было приказано вернуться в район городка Реболы для продолжения работы. А через несколько часов 47-я стрелковая дивизия, которую покинул радиодивизион во главе с командиром, попадет в окружение, неся большие потери.

В самом начале Великой Отечественной войны, 28 июня финны предприняли наступление. Два дня пограничная застава сдерживала натиск противника, получив приказ Верховного главнокомандующего: ни шагу назад. Тяжелые кровопролитные бои шли у Реболы. Вода в приграничной речке была алая от крови. И только когда закончились последние боеприпасы, была получена команда оставить Реболы и отступить к населенному пункту Рогозеро. Здесь в первом сражении с немцами групповым огнем из ручного пулемета был сбит вражеский самолет. Огонь велся по команде лейтенанта Шабалкина его боевыми товарищами.

Сегодня все эти события нам кажутся «книжными», нереальными, и представить себе невозможно, что на защиту родной земли встали тогда вчерашние школьники, ставшие грозной силой на пути врага и погибающие в расцвете своих юных мальчишеских лет.

В конце августа 1941 года немецкие войска, имея численное превосходство в живой силе и технике, прорвали нашу оборону в районе Кексгольма, и советским войскам пришлось отойти к старой государственной границе. Лейтенанту Шабалкину, вызванному в отдел кадров штаба, предстояло следовать для дальнейшего несения службы на Дальний Восток, но он отправляется по собственной просьбе в 123-ю ордена Ленина стрелковую дивизию 23-й Армии, занимавшую тогда оборону на Карельском перешейке в районе Лемболово, в новой должности командира радиовзвода. Дивизия вела в то время тяжелые бои и с большими потерями отступала.

В декабре 1941-го Петр Шабалкин был принят в члены ВКП(б) и назначен парторгом роты. Как парторгу ему было положено проверять боевые охранения. К бойцам, стоявшим на посту, порой невозможно было донести термос с едой, произвести замену: либо по пути убивают товарища, либо котелок простреливает пуля, и бойцы стоят сутками на «голодном пайке», без замены.

— Бывало так, — ​вспоминает старый солдат, — ​пришел, проверил, побеседовал, а через час вернулся: часовой убит, ему нужна замена. Зимой, чтобы проверять посты, приходилось ползти по-пластунски. Пули свистят над головой. Местность простреливают финские снайперы. Даже по шороху определяли. Возвращаешься порой с такого дежурства, а полушубок прошит пулями на спине.

Весной 1942 года дивизия вела тяжелые оборонительные бои, а затем была снята с обороны и начала готовиться к операции «Искра» по прорыву блокады Ленинграда. Немецкие захватчики оказывали яростное сопротивление. Однако войска Ленинградского и Волховского фронтов 18 января 1943 года прорвали блокаду. Этот период войны у Петра Петровича связан с самыми суровыми воспоминаниями.

— Зима была тяжелой. Порой весь суточный рацион составлял два-три сантиметра еды на дне в котелке — ​завтрак, обед и ужин. Подстреливали галок, ворон. Но в блокадном Ленинграде суточный паек составлял сто граммов черного хлеба на человека. Мне иногда по долгу службы приходилось выезжать в осажденный город. Всегда прихватывал с собой буханку хлеба, чтобы подкормить кого-нибудь. Страшная картина представлялась взору: люди падали на ходу, умирали от голода. Ленинград постоянно подвергался бомбежке. То тут, то там надписи: «Эта сторона обстреливается». Приходилось порой часами отсиживаться в каких-нибудь относительно безопасных зданиях. Но моральный дух ленинградцев был высоким. Работали заводы, выпускали военную продукцию, снабжали войска, ремонтировали технику. Помню 12 января. День ясный, солнечный, морозный. После 15-часовой артиллерийской подготовки началась стрельба «катюшами», и наши войска пошли в наступление через покрытую льдом Неву. Справа вдоль переправы строчат пулеметы, слева свистят трассирующие пули, бьет артиллерия. То тут, то там — ​воронки. А мы бежим, падаем, погибаем. Чтобы вклиниться в передний край обороны, штурмовые отряды тащили с собой лестницы. Немцы весь передний край залили водой — ​невозможно было карабкаться по льду. На картах — ​обозначения: роща 3-я, роща 5-я и т.д. После боев от этих рощ одни пеньки оставались.

Пули свистели над самым ухом. На них уже не обращали внимания. Несколько раз срывали у меня пилотку с головы. Много можно вспомнить таких тяжелых эпизодов, когда, например, стоит твой товарищ, зовет завтракать. Одно мгновение — ​взрыв, между нами — ​воронка. Прихожу в себя, вижу: товарищ без обеих ног истекает кровью, кричит в шоке и одной рукой шарит кобуру с пистолетом, чтобы застрелиться… Помню: иду по передовому краю к роте, занимающей передний край обороны. Сидит там командир роты. Справа от него три пулеметчика, слева два автоматчика — ​вот и вся рота из пяти человек, оставшихся от ста пятидесяти. Вот таким тяжелым был прорыв блокады Ленинграда.

Во время Красноборской операции два стрелковых полка — ​245-й и 255-й ​попали в окружение, а наш 272-й — ​в полуокружение. Когда мы продвигались от Колпина к Красному Бору, немцы-снайперы простреливали дорогу даже сквозь защитную сетку. Очень много погибло тогда людей. Не было никакой возможности даже раненых выносить. Землянки рыть было нельзя — ​местность болотистая, поэтому на момент боевых действий было вырыто лишь две низких землянки для командования и штаба полка. Помню, находился я в одной из них. Слева от меня умирает младший лейтенант, молодой артиллерист лет двадцати, раненный в живот. Он постоянно терял сознание, а когда приходил в себя, спрашивал: «Я не умру?» Через два часа он затих. Вокруг землянки лежали погибшие и раненые, которых доставлять в медсанбат не было никакой возможности. Их тут же перевязывали. Они здесь же умирали.

Петр Петрович скуп на слова и эмоции. Его рассказ о тяжелейших трагических днях войны звучит ровно, по-военному кратко, как и подобает рассказу разведчика. Держится он молодцом, с выправкой настоящего офицера. Лишь грустные искры больших печальных глаз выдают неуемную боль от незаживающих душевных ран. И только раз в ходе нашей беседы скупая мужская слеза скатилась по чисто выбритой щеке, когда он рассказывал об одном из самых тяжелых моментов.

— От нашего 272-го стрелкового полка 123-й ордена Ленина стрелковой дивизии, участвовавшего в прорыве блокады Ленинграда, из трех тысяч бойцов к концу операции осталось лишь около 250 человек…

После войны капитан Шабалкин окончил Ленинградскую военную академию связи. Затем в звании подполковника служил в Группе советских войск в Германии, в штабе Прибалтийского военного округа, а также в ряде военных институтов и училищ связи. В 1958 году ему было присвоено звание полковника.

Это было последнее интервью с Петром Петровичем Шабалкиным, гвардии полковником в отставке, инвалидом Великой Отечественной войны второй группы, кавалером трех орденов Красной Звезды, орденов Отечественной войны II степени и Богдана Хмельницкого, а также многих медалей и знаков почета. Однажды на мой телефонный звонок мне никто не ответил. Позже я узнала, что Петр Петрович скончался от сердечного приступа. Теперь, спустя несколько лет после последней с ним встречи, я перечитываю записи нашей с ним беседы и очень жалею о том, что не успела задать ему самые главные свои вопросы. Жалею, что не успела сказать ему сердечное спасибо за ратный подвиг, за спокойные рассветы и ровные закаты над нашими спасенными городами и селами. И низко поклониться — ​до самой матушки-земли, которую он сумел отстоять, защитить и сберечь!..

Осталась лишь память, которую мы должны свято хранить и бережно передавать из поколения в поколение. Сегодня Петр Петрович снова в строю — ​в строю «Бессмертного полка».

Вечная память и вечная слава героям Великой Победы!

Анна ЗЕНЧЕНКО.

Фото из архива Петра ШАБАЛКИНА.

Опубликовано в газете «Евпаторийская здравница» №45 (19168) от 22.06.2016 г.