У каждого из артефактов Великой Отечественной войны – своя особая, зачастую – невероятная, история

Когда-то она была новехонькой, гладенькой, блестящей. Просто алюминиевой ложкой. Нынче – потускневшая, потертая, со скошенным краешком, вся в мелких трещинках, словно в морщинках, но безупречно опрятная, с инициалами владельца на загнутом крючком черенке – кажется одушевленным существом. Еще бы! Такую богатую событиями жизнь прожила. Войну прошла. Хозяина своего спасла. Потому что «работала» на фронте не просто ложкой (без которой, впрочем, бойцу – как без автомата ППШ) – была талисманом, оберегом парнишке, только-только окончившему школу…

РОДИЛСЯ он на Сумщине в день смерти Ленина – 21 января 1924 года. Детей неграмотная крестьянка Варвара Нестеренко выносила под сердцем аж восемь. Но вот беда: первые пятеро, появившиеся на свет при царизме, один за другим умерли от различных детских болезней, что косили малышей в деревнях сотнями, – врача в довольно большом селе не было. Выжили лишь три сына, родившиеся уже при советской власти: Шурка, Вася и Ваня. Старший, Шурка, сызмальства любил рисовать. После школы собирался поступать в художественное училище. Бедная страна пацанятам из изокружка покупала краски, изготовленные на основе орехового масла, – только рисуйте!

Однако не довелось Шурику Нестеренко стать живописцем-профессионалом.

– В первой половине июня 1942 года закончились экзамены в средней школе, прошедшие без должной напряженности, и нас, выпускников-десятиклассников, отправили в колхозные бригады на работы по уборке урожая, – рассказывает Александр Федорович – еще крепкий, статный, дедушкой не назовешь, несмотря на приближающееся девяностолетие. – В довоенные годы тоже отправляли школьников на полевые станы, но работу нам поручали, можно сказать, детскую. А в этот раз посадили на косилки-«лобогрейки», где надо было недюжинную силу иметь, чтобы справляться с этой самой «мужской» работой. Вот в такой день (18 июня) на поле и появилась моя мама, Варвара Никаноровна, с повесткой из райвоенкомата о призыве меня в ряды Красной армии.

Недолго думая, я умылся у бачка с водой, и мы с мамой ушли пешком домой – до станицы Екатериноградской Прохладненского района Кабардино-Балкарской республики было семь километров. Я шел, и мысли мои были заняты только мечтами о подвигах в предстоящих боях. Детский лепет, да и только. По-другому и назвать те мысли трудно…

Явиться в военкомат нужно было 21 июня, семья в темпе стала готовиться к проводам своего защитника Родины. А мы, 46 призывников, невзирая на печаль, поселившуюся дома, отправились к клубу, где собралась молодежь, весело шутили, обсуждая свой уход в армию.

В назначенный срок всех нас собрали у станичного совета, где кто-то что-то говорил и наказывал. Но мы не вслушивались – нам были неважны те слова. Нас больше всего интересовало, «когда отправят на фронт?» Такие вот мы были наивные. И, разумеется, не подготовленные к предстоящим трудностям. Походным маршем в пешем строю прошагали мы 18 километров до города Прохладного, где прошли призыв, и шесть человек из нашей станицы, имеющие среднее образование, были направлены в Грозненское военно-пехотное училище. Среди них оказался и я…

Провожая сына на войну, мама не плакала в голос. Но слезы стекали по морщинкам ее лица крупными каплями и падали на продукты, на все, что она готовила мне в дорогу. А перед выходом из дома мама вручила мне новую алюминиевую ложку. И произнесла с тяжелым вздохом: «Эту ложку ты после войны принеси домой и отдай мне на память!»

Тогда я не придал особого значения ее словам. Лишь спустя годы до меня, повзрослевшего, дошел их смысл. Мама не хотела, да и не могла по складу характера сказать: «Береги себя, сынок, и останься жив!» Ложку, обыкновенную такую, я просто положил в торбу-вещмешок. И отправилась она со мной по фронтовым дорогам – чаще в сапоге, зацепленная согнутым крючком кончиком черенка за голенище кирзача. Сквозь бои на передовой Северного Кавказа, Крыма, Украины, Белоруссии…

В июне 1943 года, участвуя ночью в разведке боем близ разъезда одной из железнодорожных станций и уже отойдя от своих окопов метров на100–120,попал Александр Нестеренко под артобстрел немцев. Пришлось упасть на землю, залечь. А добежав обратно до своих окопов, отдышавшись, боец вдруг обнаружил, что в кармане не хватает ложки. Другой бы, может, рукой махнул. Но для Шурки наказ мамы сберечь эту ложку во что бы то ни стало был как заклятие. То, что искать потерю нужно там, где пришлось на поле боя падать, сообразил он быстро. И пошел к командиру: «Пожалуйста, разрешите вернуться в нейтральную зону! У меня ложка пропала!» Командир изумился: «Ты что, Нестеренко, дурной? Тут люди сотнями пропадают, а ты мне про какую-то ложку толкуешь…» Но после того, как услышал о мамином талисмане, рукой махнул и рискованную вылазку совершить разрешил. Еще и двух автоматчиков дал в сопровождение – по нейтральной полосе могли шастать разведчики противника.

Минут 30–40 ползком «прочесывал» Шурик все ложбинки, где пришлось ему укрываться от разрывов снарядов. Благо в бою память человека обретает способность фиксировать все до мелочей. Всю травку руками прощупал. И к великой радости ложку – свою незаменимую боевую подругу – таки нашел!

И больше с ней не расставался. Как всякий солдат, боевой офицер, командир пулеметного взвода и роты 903-го горно-стрелкового полка 56-й армии Северо-Кавказского фронта любил свою ложку, мыл при каждом удобном случае. В минуты затишья старался даже приукрасить: на черенке цветы и звездочку ножом выцарапал… Всю войну она с ним отвоевала, в госпиталях с ним была.

ПОСЛЕ тяжелого ранения выписали Александра Нестеренко из госпиталя в Ессентуках с заключением «ограниченная годность I степени». На фронт его больше не направляли: плохо действовала правая рука. Зачислили в резерв. День Победы он встретил в Крыму. А вскоре выпало офицеру и счастье получить краткосрочный отпуск с поездкой домой. Из Судака до своей станицы он добирался три дня – на попутных поездах, «загружаясь» в вагон через окна, которые открывали сердобольные пассажиры. Ибо в тамбур проводники без билета не пускали, а получить билет было невозможно.

– Однако, несмотря на все трудности, до дома я добрался, – улыбается Александр Федорович. – Открыл калитку, шагнул во двор: «Мама!» Больше ничего не смог произнести: горло сдавил спазм, глаза затуманило слезами. А она, моя родная, поседевшая, постаревшая, прижала меня к груди, всхлипнула, не сдерживаясь, выдохнула: «Спасибо Богу – услышал мои молитвы!» И секунду спустя уже строго спросила: «Ложку принес?»

Ложку я тут же вытащил из-за голенища сапога. Мама бережно взяла ее в руки, погладила, как гладила меня в детстве по голове, вздохнула счастливо и положила в ящик стола, на котором уже лежали обычные довоенные деревянные наши ложки…

Правда, без дела фронтовая ложка не осталась и после войны. Когда не стало мамы, Александр Нестеренко забрал свой талисман – чтобы кто не выбросил ненароком. Прониклась к «участнице боевых действий» должным уважением его молодая жена. Без малого четыре десятилетия служила ложка вместе с владельцем действительную военную службу, дослужилась до звания «ложка полковника Нестеренко». Время от времени рассказывал хозяин ее историю подраставшим сыновьям, молодежи во время традиционных встреч в школах, мальчишкам-призывникам.

Именно им посвятил послевоенную свою жизнь кавалер боевых орденов «Отечественной войны» I степени, «За службу Родине в ВС СССР» III степени и медалей «За боевые заслуги», «За оборону Кавказа» Александр Нестеренко. Почти 40 лет, не считая фронтовых «год за три», отдал он армии. Безупречно прослужил в военных комиссариатах Крыма от инструктора до районного военного комиссара. На протяжении 20 лет был бессменным военкомом Симферопольского РВК (в то время как многие его коллеги вылетали из военкомовских кресел, точно пробки из бутылки, за два-три года – либо за пьянку, либо за взятки). Построил роскошное здание Симферопольского военкомата, которое сейчас продано невесть кому…

Сам же Александр Федорович больше всего гордится тем, что в мирное время по его инициативе и при его непосредственном участии во всех населенных пунктах колхозов и совхозов Симферопольского района были установлены памятники погибшим односельчанам. «Представьте: 19 сельских советов – и возле каждого памятник, люди внуков на 9 Мая приводят, цветы приносят! – подчеркивает он. – Причем и секретарь райкома партии, и председатель райисполкома идею сначала встретили в штыки: «У нас еще не все детские сады и фабрики построены, а ты со своими памятниками!» Однако военный комиссар оказался парень не промах, деликатно предупредил начальство: «Я вынужден буду обратиться с этим вопросом в вышестоящие инстанции!» – и искомые средства «на патриотику» нашлись. За два года памятники были поставлены. Прекрасному примеру последовали другие районы и города Крыма. Видя такое дело, симферопольская райадминистрация даже попыталась перед украинскими властями похвастаться: мы, мол, придумали! Да в Киеве и Москве быстро разобрались, что к чему: за усилия по увековечению памяти погибших в Великой Отечественной войне Александр Нестеренко был награжден двумя большими медалями УССР, Почетными грамотами ЦК ВЛКСМ и ЦК ДОСААФ.

АКТИВЕН неугомонный ветеран и на пенсии. От имени инвалидов Великой Отечественной войны, живущих в Симферополе, написал в феврале 2006 года письмо президенту Белоруссии Александру Лукашенко: «Мы освобождали Беларусь от гитлеровцев, и сейчас нам очень хочется своими глазами увидеть, как живет эта прекрасная страна…» А в июне пришла бумага из Администрации президента: «По решению главы государства можем принять из Крыма делегацию в количестве пяти человек…» До сих пор восхищается: «То, что мы увидели в Белоруссии, – словами не описать! Там сейчас лучше, чем в Советском Союзе! Порядка в стране добиваются по-разному: силой оружия, штрафами, принуждением. В Белоруссии сумели воспитать народ. А ведь от воспитания человека зависит и экономика, и политика – все!» Жаль, отчет Александра Федоровича о поездке (на 25 страницах, со всеми сравнениями и параллелями) рискнул опубликовать в своей газете лишь лидер крымских коммунистов Леонид Грач…

Ради детей переехал кадровый, «настоящий», полковник в Евпаторию: «Звал из Москвы в гости семью сына, а они все отнекивались: «Ну что мы будем в твоем Симферополе делать? Пыль глотать? Так мы лучше в Турцию съездим – и дешевле, и комфортнее…» И когда родилась правнучка, я сделал такой реверанс: поменял квартиру поближе к морю. Сюда-то уж они точно ездить будут!»

Занимается потихоньку живописью, строг к себе в оценке качества полотен: «Я – не профессионал!» Для внуков пишет по памяти родное село, пасхальные куличи с одинокой свечой, школьный класс, в который робко заглядывает малыш в зипуне и лапоточках («Чтобы знали, как трудно было раньше получить образование!»). И очень серьезно подходит к ответу на вопрос «Жизнью довольны, Александр Федорович?»:

– Считаю, что все, что надо было сделать, я сделал. Я вырастил сыновей, дал им образование, Старший окончил высшее военное училище и военную академию, тоже закончил службу полковником. Младший служил в Черноморском ВМФ России. Два года, как его похоронил. Одиннадцать лет уже сравнялось, как супруги не стало… Внуки, правнучки жили и живут неплохо.

Я не воровал, довольствовался денежным содержанием, что выделяло государство. Никогда у него копейки не взял. И сейчас очень душа болит за таких же людей, всю жизнь честно трудившихся, а оказавшихся в бедности. Зашел как-то в один из колбасных магазинов Симферополя, смотрю – женщина пожилая стоит. Разговорились, и она призналась: «Я сюда захожу только подышать запахом колбасы… На «купить» пенсии не хватает. Постою, понюхаю – и иду домой!»

Людей я не терроризировал, всегда старался войти в положение каждого, кто ко мне обращался. Делал добро, где только мог. Иногда и полномочия свои превышал. Просится, например, мамочка на прием: «Александр Федорович, сыну повестка пришла, а он должен в институт поступать! Пожалуйста, дайте отсрочку! А то, боюсь, после армии раздумает учиться! Не поступит – осенью сама за руку в военкомат приведу!» Я прикидываю: призывник собрался в вуз, выпускающий инженеров, которые нужны и в Вооруженных силах, – и предоставляю парню шанс: «Военная кафедра в институте есть? Пишите заявление!» А парень тот поступил с ходу, хорошим специалистом впоследствии стал. И сколько таких примеров…

Доктору в военном госпитале офицер этот, живущий по принципу «Честь имею!», недавно сказал: «Клюшку вы мне можете, конечно, выписать. Только с условием: я вам ее сразу же и подарю! Буду ходить сам, пока не упаду!»

Пусть еще долго-долго хранит его мамина ложка…

Татьяна ДУГИЛЬ