(Окончание. Начало в “ЕЗ” №5 от 27 января 2016 года)

…А КАК ПРЕКРАСНА была воля «Вольницы» – новаторского эксперимента, предпринятого шестью молодыми авторами (Николаем Столицыным, Олегом Ивановым, Станиславом Греком, Виталием Нарышкиным, Дмитрием Твердым, Юрием Крюковским) и всецело поддержанного редактором «Евпаторийки», бесстрашно защищавшим необычную поэму от преисполненных зависти наветов: «Да я таких «вольниц» за полчаса три штуки напишу!..» Как вкусна была «разрешенная» Ильей Борисовичем молодежная литстраничка «Зазеркалье», куда радостно устремились все не приемлющие косности официального ЛИТО, где «случились» первые публикации стихов Яны Грошевой, поэтической прозы Наташи Уваровой… Как не мыслил иного, нежели Мельников, рецензента на первые свои сборнички ваш, дорогие читатели, корреспондент…

Зная Илью Борисовича, сколько помню себя, я, к собственному стыду, только недавно осознала его личностную суть: «Лишь талант распознает свое отражение в зеркалах незнакомых растерянных глаз…»

Правом доброжелательно, строго, неравнодушно – созидающе! – судить, казнить или миловать чужие робкие попытки прикосновения к поэзии Господь наградил лишь истинных ее Мастеров. Сколько их, питомцев-учеников, высшая похвала для которых: «Ты все делаешь так, как Илья Борисович!»… Десятки стали такими же «правильными» – скромными, искренними и честными, беззаветно преданными профессии – газетчиками. Единицы – поэтами.

ОСНОВНЫЕ черты своего редактора творческое звено «Евпаторийской здравницы» формулировало практически не задумываясь: «Человечность и деликатность. Он никогда ни над кем не довлеет, предоставляя каждому право быть самим собой. И в то же время за спиной всегда чувствуется стена, всегда знаешь, что тебя чутко охраняют от ошибок любого плана. А это очень важно – идти по жизни с надежной страховкой».

Не в таких ли взаимоотношениях причины прежних созидательных побед газеты, многие годы уверенно державшейся в десятке самых высокотиражных городских изданий, являвшейся лауреатом Международного рейтинга популярности и качества «Золотая фортуна» за 2000 год, пользовавшейся неизменным уважением преданных читателей? Не в них ли истоки вдохновения корреспондентов «Евпаторийки», которые неоднократно становились призерами республиканского творческого конкурса журналистов «Серебряное перо» и ежемесячного крымского рейтинга журналистских работ «Тотум-медиа»? «Да что же это за народ у нас в редакции? В каком бы соревновании ни приняли участие – обязательно вырвутся в призеры!» – шутливо сокрушался иногда редактор Мельников.

…ТАК БЫЛО: закончился еще один обычный день работы в жестком ритме стрессов-нервов: что бы ни случилось – очередной номер «Евпаторийской здравницы» должен выйти вовремя. Очередная пачка авторских оригиналов бережно уложена в портфель (так мама несла домой вечные школьные тетрадки). Вечером можно будет еще почитать-поправить – дорогого стоит реноме не только информационно насыщенной, душевной, но и предельно грамотной газеты. Хорошо, что можно позволить себе некоторую отрешенность от суеты сует быта. Хорошо, что рядом – человек, на которого можно «в здравии и болезни, радости и печали» безоглядно положиться во всем: «Храни меня, мой талисман…»

А «талисман» – жена Светлана Вячеславовна. Она немногословна от избытка эмоций и чувств: «Мы вместе уже тридцать лет. И я, наверное, каждой женщине бы пожелала таких взаимопонимания, внимания, чуткости, какие познала сама. Особенно, когда было очень трудно, когда втроем жили в однокомнатной квартире, умирала на наших руках Илюшина мама… Чем мог – что-то сочинить, написать для выступлений моих воспитанников – он стремился помочь. «Мяу-мяу! Как я рада быть любимицей отряда!» – это они с Касей-Кассиопеей, кошкой нашей, вместе придумали… Детвора была в восторге!

Был момент, когда мой сын поступал в военное училище и, заполняя документы, сделал (при живом-то родном отце!) прочерк в графе «отец», написав: «Отчим – Мельников Илья Борисович…» Как еще можно охарактеризовать отношения самых дорогих мне мужчин?

Основная черта мужа в общении с людьми посторонними, на мой взгляд, – терпимость и вежливость даже в ответ на хамство. Но это ни в коем случае не значит, что он безропотно позволяет себя обидеть! Умеет двумя-тремя абсолютно печатными словами поставить нахала на место. А еще… Не все могут прощать. Он – умеет.

Я его старалась и стараюсь беречь. То же самое делает и он. Такие стихи, какие он мне посвящает, такие слова, какие он мне говорит… Я счастлива, что мы – вместе».

А НЕДАВНО «поэтическая библиотека» Евпатории пополнилась еще одной книгой: увидел свет томик стихов человека, который стоял у истоков десятков чужих томов, ненавязчиво, скромно способствовал их рождению. И непревзойденный пока редактор «Евпаторийки» предстал перед земляками в совершенно новой для многих из них, лирически-тонкой ипостаси своей души: «Кто знает, что пишу стихи я?..»

Знала ли я, что буквально боготворимый мною начальник сам пишет стихи? Скажем – смутно догадывалась. Однажды поразилась строкам:

 

Другому назначала ты свиданья…

Так что же было? Чем полна душа?

Теснятся онемевшие признанья,

Привычное и мелкое круша.

Я в памяти ревниво сберегаю

Все, что теперь ушло в небытие.

И рыцарем скупым перебираю

Богатство величайшее свое.

Неужто лишь прощания, не боле,

Назначены отчаянной судьбой?

Шепчу слова признания и боли

На тысячном свидании с тобой…

 

Однако считала безвозвратно утраченными многие тетрадки и листочки тончайшей лирики.

Испытала потрясающее чувство «Мы с тобой одной крови – ты и я!», когда впервые увидела строфы Ильи Борисовича в книге Валентина Васильевича Петунова «Евпатория – любовь моя», когда однажды, на конкурсе музыкальных произведений о Евпатории, услышала его песню, созданную вместе с композитором Георгием Буляковым. Это были едва ли не лучшие строки, написанные о Евпаторийском десанте: «…И поныне десант рвется в бой с пьедестала. Он не знает, что мир был спасен от огня». Это было свежо и небанально: «Назначайте в Евпатории свидания – нет на свете романтичней городка! Даже если суждены вам расставания – то разлука ваша будет коротка…» Поэтому рада, что обстоятельства приговорили меня к высшей мере. Высшей мере ответственности ученика: необходимости сказать о творчестве учителя.

ПОТАЙНАЯ дверца в сердце Ильи Мельникова начала приоткрываться еще в его автобиографической книжке «О родных, о времени, о друзьях». Оказывается, 12 лет было маленькому, полуголодному в труднейшем 1946 году пионеру, когда дебютировал он в стихосложении:

 

Первый день сентябрьский нам          
                                     сердца волнует.

В этот день учиться с радостью            
                                    идем.

Как в реку иль в море, в жизнь             
                                  войдем большую.

Многое узнаем, многое поймем.

 

Оказывается, молодой человек не просто писал стихи – он дышал ими в юности:

 

Я в памяти ревниво сберегаю

Тот навсегда заветный кинозал,

Где в первый раз, смущением                             
                                          пылая,

Вдруг за руку тебя несмело взял.

Боялся – отодвинешься в испуге,

Обидишь строгим шепотом:                 
                                        «Не тронь…»

Ты ж стиснула пожатьем          
                                       крепким друга

Мою вдруг осмелевшую ладонь…

 

Оказывается, в душе будущего военного летчика изначально жила бережная нежность ко всему живому:

 

…Плывут дорог белесых паутины,

Все в «узелках» проселков,                   
                                     деревень.

А я сквозь стекла чистые кабины

Посматриваю в мирный           
                                    летний день.

Внизу – свои, у нас – свои порядки,

Вчера – как завтра, завтра       
                                    – как вчера:

«Есть боевой!» Рука                   
                                    – на рукоятки,

Другая – на щиток, на тумблера.

Цель в перекрестье                   
                                   наглухо застряла.

Теперь держись, коварный паучок!

Мелькнул из люка черный                     
                                  сноп металла –

То смерть и ярость                      
                                  вырвались из чёк.

Накрыта цель… Густые космы              
                                  дыма

Молоденький лесок заволокли.

Я так боюсь послать                   
                                 фугасы мимо,

В клочок прохладой                   
                                обжитой земли.

Июньским днем – деревьев                  
                                юных кроны,

И зимним – ветви в инее-снегу,

Ни мой и ни чужой фугас          
                                не тронет.

Живите, клены! Я поберегу!..

 

И вот она – правда. Застенчивое признание автора, прежде всего, самому себе: «И говорит душа стихами…».

Небольшая книжечка эта, увлеченно, с любовью оформленная Константином Краснопольским, качественно изданная умельцами Евпаторийской городской типографии, состоит из нескольких разделов, которые лучше автора охарактеризовать невозможно.

Раздел первый – «Я вам признаюсь искренне: всегда дружил с Поэзией, вернее, со стихами. Вот и теперь, как в давние года, негаданно они приходят сами» – позволяет проследить, как складывалась поэтическая манера, как оттачивались врожденные вкус к слову и чувство меры, простота, без «зауми» и цветистых словесных излишеств. Романтичность девятнадцатилетия – в стихотворении «Вид на горы из Щебетовки». Эпичность, повествовательность, журналистское начало – в почти балладе «Лейтенант оставляет взвод». Светлая печаль – в «Маминой вишне», переводе с украинского, сделанном по мотивам собственной судьбы. Мудрость – в «Диалектике жизни» и в понимании: «Сердце наше – словно светлый дом, который все мы с детства строим сами».

Раздел второй «Тот прав, кто говорит, что песня хороша, когда в соавторах – и сердце, и душа» – это полтора десятка замечательных песен о Евпатории, которая пленила навсегда, о памяти войны, о прекрасных Питере и Москве. Есть даже песня эмигранта – наверное, попытка постичь логику тех, кто оставляет Родину. Техника стиха – высока. Звукопись – перестук колес поезда – безупречна.

Раздел третий «Здесь многие из тех, кто дорог для меня, кто в памяти моей останется навечно. По крови, по душе они моя родня, и я за это им признателен сердечно» – это то, без чего Илья Борисович не был бы самим собой. Это – объяснения в любви. Посвящения коллегам, близким, друзьям, любимым учителям. Называть лишь некоторых – значит, обидеть неназванных. Особый мотив – стихи, навеянные любимой женщиной.

Четвертый раздел «Для взрослых – поздравления, для юных – развлечения» – шуточные «нетленки»-поздравленки. Очаровательные загадки для самых маленьких. И ненавязчивое откровение: что приемлет умный, яркий человек в жизни и что ему претит.

Символично название пятого раздела – «Что сделано с душой, имеет смысл большой: навеют и костюмы о дружбе наций думы!», фрагментов стихотворного сценария вечера «Костюмы народов Крыма», проходившего когда-то в Российском санаторно-реабилитационном центре. А уж шестой раздел, «Друзья! Для веселой минутки дарю вам Ильинские шутки», вообще, наверное, станет открытием для читающей Евпатории. Ибо таким – хулиганом, юмористом, веселым циником – Илью Борисовича знают лишь коллеги. А ведь он любит остро-соленое словцо, не прочь иногда порезвиться:

 

Ни паровоз, ни тепловоз

До коммунизма не довез…

– В чем дело, мать твою ити?

– Покрали топливо в пути!

 

Жизнь – она ведь без претензий на «высокую поэзию». Просто жизнь. И спасибо великое автору, что он допустил нас в свое бытие. Да еще и пояснил: «Дорогие читатели! Хочу сказать вам несколько слов о своих стихах, вообще о поэзии, этом чудодейственном эликсире для чуткого сердца и открытой души. Знаю, тягу к поэзии, порой даже неосознанно, ощущают многие, иногда с самых ранних лет. Я уже упоминал в своей вышедшей недавно автобиографической книжке, как мой трехлетний сын Олег, вышагивая по квартире, с упоением декламировал в рифму собственные наивные строчки: «Я ка-кой, я та-кой, ника-кой, я та-кой». Вот она, врожденная человеческая потребность в ощущении поэтической гармонии.

Обычно в подростковом возрасте стихи пишут под влиянием самых сокровенных чувств. Как ни странно, мои первые юношеские опыты были связаны с романтикой труда, военной службы. Конечно, потом озарила сердце и душу аура нахлынувших лирических переживаний, таких окрыляющих и благотворных. Активно писал я стихи, будучи курсантом Николаевского военно-морского авиационного училища, где меня ставили рядом с его выпускниками прежних лет – известными поэтами Николаем Криванчиковым, Игорем Неверовым. Но получилось так, что самым главным делом моей жизни стала журналистика. Причем я никогда не стремился выбиться в число популярных «акул пера», потому что помнил: для редактора важнее всего – ощущать пульс времени и, отвечая на запросы читателей, добиваться разноплановости, правдивости публикаций. Конечно же, здесь помогала прежде всего по-настоящему творческая обстановка в коллективе, профессиональная учеба сотрудников. В «Евпаторийской здравнице» я посвятил достижению этих целей без малого сорок лет. Что и считал своим главным делом. Ну, а стихи, как и песни, по-прежнему пишутся и от души, и для души»…

При этом недостижимо высока и категорична планка требовательности Ильи Мельникова к самому себе: «Поэтом себя не считаю!».

Течет дальше жизнь – история любви, проверенная временем на чистоту…

Татьяна ДУГИЛЬ