Литератор из Евпатории Николай Столицын стал победителем конкурса молодых писателей «Крымская авантюра», организованного Министерством внутренней политики, информации и связи РК вместе с крымской редакцией газеты «Московский комсомолец» и писательскими организациями республики. О том, насколько важно удивлять и удивляться, чем Ассоль отличается от Гарри Поттера и почему сегодня люди отвращены друг от друга, корреспондент «ЕЗ» и побеседовал с писателем.

«Поделиться восторгом»

– Необходима ли сегодня поэзия кому-либо, кроме самих поэтов?

– Да не поэзия нужна – ​нужны чувства, чтоб расцветить, раскрасить как-то свое скучное, серое, беспросветное, унылое существование. Человек обыкновенный скуден на чувства, и жизнь его скудна. Он либо забит своей средою, либо таковым рожден. И соответственно, он нуждается в чувствах, потому что кажется сам себе убогим. И вдруг он встречает Пушкина – ​то, что трепещет. И он это прочитывает. И уже чувствует чувствами Пушкина. Скажем, Менделеев занимается химией. Но он чувствует, что ему не хватает вот этих чувств, чтобы подниматься и заниматься наукой изо дня в день, когда он понимает, что не нужна его химия никому. И появляется Блок, не Блок – ​так Чехов, не Чехов – ​еще кто-то. И вдруг он, Менделеев, в этом человеке такой заряд бодрости прочитывает. Куда он его, этот заряд, направит – ​неважно. Он ощутил его, этот тычок. Поэзия – ​это разряд. Происходит стимуляция – ​и человек хочет жить.

– А чем можете быть интересны публике вы?

– Удивлением. У меня можно предугадать рифму, размер, но то, чем закончится стихотворение, предугадать этот сгусток бытия, который я прорываю, невозможно. Меня одна знакомая попросила написать стихотворение о дедушке Крылове, который нашел у приятеля кастрюлю с котлетами и, с удовольствием съев три штуки, понял, что они стухли. В итоге он решил доесть все остальные. И что, мне об этом писать? Про эти котлеты? Мне это неинтересно. Нужно вывернуться. И я пишу о том, как Крылов получает очередную пачку стихотворений от Пушкина. И они настолько смачно прописаны, что он смакует их, как будто это уха тройная. И он думает: ах, Сашка, стервец, повар-то какой потерян. Так и слава Богу!.. Никакого аппетита не хватит, чтобы все его кушанья перепробовать!.. Главное для меня – ​поделиться своим восторгом.

– А насколько современны ваши творения в контексте расхожего мнения, что поэт должен отражать эпоху?

– Я считаю, что наше время – ​это абсолютный провал никуда. Люди вдруг утратили время. Сегодня изменилось отношение к смерти. Почему? Потому что если бы мы чувствовали пульсацию времени, то смерть была бы неким завершением, после которого будет новая жизнь. А времени нет – ​и смерть не является завершением. Она огорошивает, но не вызывает чувства гордости за то, что покойный жил рядом со мной. В людях не осталось животного желания прорваться в завтрашний день. Сегодня человечество стало старым, оно устало, нет ничего нового. Планета населена мертвецами, которые живут, плодятся и умирают. И Пушкин, он в своих стихах – ​живее многих наших современников. Поэт призывает к чему-то светлому, большему, при этом сам он не знает, можно или нельзя чего-то большего достичь. Он стремится. Именно в этом стремлении Менделеев создает свою таблицу, Гагарин поднимается в воздух, Гастелло идет на таран.

 

«Я изучаю мир»

– В вашем творчестве далеко не последнее место занимает тема детства, а с ней и сказочность, особое волшебство этой поры жизни. Современные сказки, по-вашему, отличаются от своих жанровых «прабабушек»?

– К примеру, любовь к ближнему в русских сказках – ​есть, доброта – ​есть, понимание – ​есть. Но они ненавязчиво присутствуют в них, находятся под спудом. Сами герои не рефлексируют на эти темы, они просто совершают поступки и действия. Вот что хорошо было, что и учило ребенка, на мой взгляд. А сейчас сказки-то о чем? «Я люблю тебя, драгоценный ты мой!» – ​«А я не люблю тебя». «А вот это добрый человек!» – ​«А это злой человек! Нет, это, наверное, очень добрый человек!» А раньше? Герой совершал некие поступки, и ребенок мог определить для себя, понять, нравится ему этот человек или нет.

– Проще говоря, чем отличается гриновская Ассоль от роулинговского Гарри Поттера?

– Тем, что Ассоль изменялась, взрослела. И мы видим, как она взрослеет. И мы взрослеем вместе с нею. Сказка позволяла мне, ребенку, повзрослеть, преодолеть что-то в себе, вот это самое детство. И ощутить себя взрослым человеком, ответственным за что-то. Ответственным!.. И – ​Гарри Поттер: он не меняется, он один и тот же. Все те же очки, все те же приятели, все то же отсутствие рефлексии – ​все то же отсутствие действия, по большому счету. Вот Роулинг и выдумывает всякие фокусы. Ни один из сюжетов нельзя вспомнить. А Ассоль: раз – ​и она перед глазами. А Гарри Поттер – ​ведь нечего вспомнить. Вспоминаются очки, его приятельница, какое-то волшебство – ​опять же, вы ни одно из заклинаний не вспомните… Мультфильм «Юность Ратибора», мальчонка ножным мечом лошадку стругает. Порезался случайно: «Ай, больно!» И взрослый человек, который с ним рядом находится, говорит: «Вот! Ты почувствовал, что такое больно. И теперь без нужды ты не станешь причинять боль другому». Так вот: только последний малахольный, пройдя через то, через что прошел Грин, не полюбит человека тонкою, страшною любовью. Глубинною. Когда он поймет, что он смертен, и этот смертен человек, и этот, и этот, и этот… И у всех своя маленькая Голгофа внутри есть. Когда он поймет, что такое холод, что такое голод, кусок хлеба, и он поделится им. Правда, один поделится, другой – ​нет. Но литературу в Советском Союзе делали те, кто делился куском хлеба. И они писали сказки. И относились к детям не как к детям, а как – ​к людям. Например, Аркадий Гайдар. Потрясающий писатель,  ​через что он прошел, для того чтобы написать «Чук и Гек» или «Голубую чашку»!.. Палач, его свои же убрали как неврастеника. Николай Носов. Александр Грин. Владислав Крапивин – ​кстати, через что он проходил в Советском Союзе для того, чтобы утвердить и свою литературу, и свои клубы… У него простые и милые произведения, для того чтобы их кромсала цензура. А коллеги, а зависть – ​какие-то элементарные вещи. Вы представляете, что такое быть Грином в те времена?.. Доходило вплоть до того, что его обвиняли в том, что он якобы ограбил какого-то своего приятеля иностранного, моряка. Это не русская литература, не может так наш человек писать – ​он ограбил другого человека, действительно большого писателя, и все это выдает за свои произведения. Это было.

– А какова ваша сказка?

– У меня не так много своего, действительно своего, выдуманного мною, выстраданного. Но у меня есть одно прекрасное качество: я изучаю мир. Я пишу рассказ «Длинный-предлинный», и, когда мальчик у меня просыпается в Севастополе, я как автор еще не знаю, что будет дальше. И я натыкаюсь на отдельные предметы, натыкаюсь на кота, скажем. И я изучаю кота, мне интересно, как он зевает, как он потягивается. Этот мир не открыт мною. Я открываю мир для себя через детали какие-то. Это же и есть детство, прежде всего. Именно. Когда все – ​необыкновенное. Когда я сегодня проснулся, я, взрослый человек, встаю в Евпатории, в своей квартире, у меня головная боль, какие-то дела, интервью, и я заранее знаю все это, мне неинтересно. И я, ребенок, просыпаюсь где?.. А я еще не знаю, я изучаю. И кровать, на которой я проснулся, – ​не вчерашняя кровать, я не привык к ней, она другая, она изменилась. И белье изменилось. И вода другая течет из крана, и кран другой. Все другое. И, как бы из некой тьмы, вдруг выхватываю я какие-то детали. И удивляюсь, это переполняет меня. Какая сила, какой заряд потрясающий именно в этом удивлении!.. Вот и герой моего рассказа Петичка, или Петр Васильевич, удивляется. Пушка, горячая, живое существо. И хорошо, что она молчит, говорит мичман, канонир. Лучше не слушать, как она говорит. И Петичка вдруг понимает, что да, если заговорит пушка, то это страшно будет. Какой в этом заряд бодрости, свежести восприятия. Или, например, липа, дерево: столько-то лет растет, такого-то качества древесина, такой-то высоты. Можно использовать так-то и так-то. И что? А для меня это не просто липа. Это моя липа, я ее изучаю, она другая. И кора у нее другая, и она теплее, чем та, что рядом. Может, она ко мне иначе относится?.. Вот это и есть сказка. В «Гарри Поттере» таких, явственных, деталей вы не найдете. А у Грина это есть. И его море – ​это его море. И когда вы плачете над страницами Грина, то это не только ваши слезы, но и слезы Ассоль, других героев. И это есть сказка.

– Выходит, современным сказочникам попросту не хватает таланта.

– Да. Талант – ​это же еще и талан, то есть судьба. Бесталанный – ​без судьбы, без дарования. Нужно видеть мир иначе. Я написал тысячи текстов. И мое сознание, для того чтобы не перегореть, отказалось от многого. И поэтому я всякий раз поднимаюсь утром и начинаю с чистого листа. Потом приходит ощущение, что это уже было у меня. Но главное – ​я начинаю с чистого листа. И этот чистый лист – ​он очаровывает. Ни мастерство мое, ни синтаксис, ни рваность, раздробленность моего стиля и одновременно насыщенность – ​именно в этой равности.

 

«Крым – ​это ясли Бога»

– В современной детской литературе прочно закрепились атрибуты мира взрослых, утверждают специалисты. Согласны ли вы с этим мнением?

– Нет совести у людей. Люди бессовестными стали. Сейчас рублем длинным наказывают. А раньше человека наказывала собственная совесть. И люди стрелялись – ​не из-за того, что они были должны кому-то. Они себе были должны, своему дарованию, своим наставникам, своим родителям. И еще: ведь дело даже не в том, что люди забыли, какими они были в детстве. Сейчас взрослых людей не осталось в литературе – ​инфантилизм от начала и до конца. Это пишут дети. Только у этих детей уже внуки-правнуки, бороды, соответствующие интонации. Но они – ​дети, они не отвечают за свои поступки. А почему раньше отвечали? А потому что жизнь была такая. Мальчик, который из-за школьной парты в сорок первом году отправлялся на фронт, чтоб в первой штыковой лечь, если он все-таки выживал, он иначе относился и к жизни, и к детям. И относился с трепетом, он видел в этом существе свое продолжение. И он будет ему о смерти рассказывать? Может, и будет, но – ​как. Прежде всего, он будет чувствовать ответственность перед этим маленьким существом. И в этом не будет выхолащивания действительности. Действительность страшна подчас. А чем? Отношением людей к ней.

– Кстати, крупный английский искусствовед Джон Рескин утверждал, что развивать вкус в ребенке – ​то же самое, что формировать его характер.

– Все правильно. Вкус к жизни, к познанию – ​с этого начинается любой человек. Это не просто облака, это что-то упоительное, это маленькие пушинки, как они летят. Этот ветер. А люди насколько интересны могут быть, если их показать правильно. И художник всего лишь показывает: посмотри, вот я вижу этот мир так. И если в человеке, который показывает, есть любовь к миру, увлеченность им, подлинная, которая отражается во всем его естестве, – ​ну как же маленькому человеку не заразиться этой любовью?.. Восторг заразен так же, как и отвращение. А сейчас люди отвращены от природы, друг от друга. Общение в Сети – ​ну какое это общение? А люди и вне Сетки общаются так, как будто они в Сети продолжают находиться. Общаешься с человеком – ​и возникает ощущение, что он с тобой через айсикью разговаривает. И вот сейчас он не улыбнулся – ​это смайлик. И так далее.

– Тот же Рескин писал, что достоинство произведения искусства определяется нравственной чистотой и высотой выражаемого им настроения.

– Я бы проще сказал: нравственной высотой автора. Если он чистый человек, если он честный человек, о чем бы он ни писал, эта чистота будет проявляться в его произведениях. И в свою очередь будет очаровывать. Видимо, авторов сейчас не осталось.

– А вы как же?

– Я могу сказать, что делаю новое. И новое не в том, что выдумываю новых героев, а в том, что начинаю с чистого листа. И в качестве резюме нашей беседы не могу не сказать пару слов о Крыме. Это потрясающее место, если говорить о нем с позиции литератора. Это удивительный конгломерат маленьких детских чудес. Это действительно ясли Бога. Здесь всего в меру: море, горы, степь – ​все есть для того, чтобы, увидев это, очароваться и писать об этом. Очарование есть – ​а поэтов нет. Нужны Чеховы свои, Грины, Волошины, которые будут жить здесь, и очарование от этого места будет наполнять их произведения, о чем бы они ни писали. Вот когда придут такие – ​вот тогда мы будем говорить о возрождении искусства. Это возможно. И именно в Крыму. Здесь атмосфера сама этого требует. Но их нет.

Беседовал Алексей ВАКУЛЕНКО

Николай Столицын (41 год) – поэт, драматург, родился в Абакане (Хакасия), более 30 лет проживает в Крыму. Автор поэтических книг «Точка отсчета» и «Хроники Харона». Победитель I Международного литературного гриновского фестиваля. В настоящее время с художником из Евпатории Анатолием Прилепским работает над книгой для детей. По собственному признанию, страдает «интеллектуальной булимией». Солидарен с американским писателем Чарльзом Буковски в том, что «человек либо художник, либо кусок резины, и то, что он делает, не обязано отвечать ничему, кроме, скажем так, энергии его творения».